by Mike Moore
Скоро рассвет. Ночные тени еще таятся там, внизу. Особое время, когда ночные хищники уходят в свои норы, птицы еще только начинают переговариваться сонными голосами, а мир кажется залитым прозрачным сиянием, легким, словно дрема, особенно когда первые лучи зари вынырнут из-за холмов. Внизу сейчас так тихо, кажется, будто даже ветер боится потревожить эту хрупкую тишину, словно молча отдавая последнюю дань уходящей тьме.
Влажность в такое время почти стопроцентная, в низинах стоит туман, но еще не так душно, солнце еще не взялось за работу всерьез. Тихо, спокойно. И красиво. Настолько, что глаз не оторвать. Зеленый ковер леса, чередующийся с грядами холмов, паутина рек и ручьев, сбегающих вниз, что бы влиться в русло реки; она лениво катит свои мутные волны куда-то вниз, в район Второй тактической зоны. Скоро она наполнится суетливой жизнью – по реке заскользят стремительные джонки, рыбаки забросят свои сети, а женщины будут стирать белье. Затем столбик термометра начнет подползать к отметке в 120, а затем перевалит выше и пасторальный пейзаж внизу из сказочной картинки превратится в душное и вонючее пекло, когда пот будет лить градом, а жара раскаленным грузом будет давить сверху. Поэтому утро – лучшее время. Закаты здесь тоже красивые, но утренние часы мне нравятся куда больше. Еще не настолько жарко, хотя в летном комбинизоне уже изрядно тепло. Но это мелочи, ведь когда взлетим поток прохладного встречного воздуха высушит пот и наполнит тело приятной бодростью, окончательно сгоняя остатки сна. Это ведь не горячая наждачная бумага в лицо, когда солнце уже всерьез взялось на работу, этим ветром можно подавиться. Машина набирает высоту, знакомый аромат авиационного горючего щекочет ноздри, а квадраты распаханных полей сменяются холмами, поросшими лесом. Здесь он совсем как дома, очень похоже. Мне нравится летать, люблю смотреть на раскинувшийся внизу простор, словно впитывая эту картину всеми фибрами души. Это от того, что в данный момент времени ты находишься в самом прекрасном месте в этой стране. Внизу все еще замерло в сонном оцепенении, но скоро первые лучи солнца оживят пейзаж: леса полыхнут изумрудной зеленью, грязные воды реки блеснут отраженным светом, точно расплавленным серебром, а скалы на востоке превратятся в кости исполинского чудовища, выброшенного морем… мое любимое время. Сколько бы раз не выпадало лететь в утренние часы, оторваться от открывающегося вида невозможно. Забавно, здесь, наверху, мир полон красивых вещей, а вся грязь и дерьмо Вьетнама остается внизу и словно бы перестает существовать. Да, жизнь полна парадоксов. Иначе как объяснить, что люди, волей случая взмывающие в небо, на земле должны собирать трупы?.. Рано или поздно от судьбы не уйдешь, а тогда это дело уже для нас.
«Брайтлайт». Короткое название спасательной операции, ССС и CCN. Слово, ставшее нарицательным для всех групп, занятых подобной работой. Бывает, что мы успеваем и тогда дело можно считать спасательной операцией. Редко. Для спасательных операций все же существуют другие подразделения, просто «труповозку» могут дернуть и на них. Бывает, что мы прилетаем, высаживаемся и собираем тела. Или то, что от них осталось. Работа крайне неаппетитная, но кто-то должен ее делать. Хуже только скорбная миссия «черного вестника» - офицера, который доставляет похоронки. Сердца людей на этой работе окаменели давным-давно, страдают лишь их глаза и обоняние. Джунгли, влажность, жара. Дальше можно не объяснять. А «черным вестникам» выпадает самый тяжкий груз, по сравнению с которым все другие беды кажутся чем-то надуманным. Ирония судьбы, мы делаем одно дело, отправляя домой наших парней, но мы жалеем их, офицеров, которые принимают ребят в конце пути. Мы для них словно ангелы, а они, похоронные команды на том конце пути, вроде архангелов, комитет по встрече. Что же, возможно, нечто человечное осталось еще и в нас.
Шум помех, статика, хрипы – неподалеку группа боевых вертолетов методично перепахивает заросли. Я могу слышать их.
«Наведение! Наведение! Трассер! РПГ на час! Достань уебка, они бегут! Бортстрелок ранен! Звезда-четыре-один, вижу дым от твоего винта, выходи из игры!»
Да, похоже, маленьким желтым ублюдкам сегодня не повезло – вертолетная атака это страшно. Пакет неуправляемых ракет «Зуни» способен перепахать в фарш изрядный кусок джунглей, спаренные и курсовые пулеметы косят зелень, а бортстрелки не дают скучать всем остальным. Обычно чарли стараются не высовываться, стараясь навязать свои правила боя в нужное им время, потому что знают: стоит им показаться днем или же не успеть уйти после акции то все, дело их можно считать решенным. Артиллерия и авиация способны переварить что угодно. Видно, сегодня, с точки зрения буддистов, карма решила повернуться к ним задницей и сейчас их там кромсают, как мясо для бифштекса. Кому-то, как водится, повезет сбежать, вот остальным я не завидую. Напалм это греческий огонь, там, где идет в дело он редко остаются живые даже в неглубоких бункерах – объемный взрыв вытягивает воздух даже из легких, а бомбовый удар при удачном заходе развешивает на кустах богатый внутренний мир комми. Пулеметная очередь способна сотворить с человеком ужасные вещи, а, к примеру, автоматическая авиационная пушка калибра 20 мм способна срывать с людей одежду при попадании, как и авиационные пулеметы. Вдовесок, понятное дело, к тем повреждениям, что причиняет двадцатимиллиметровый снаряд. Такие игрушки обычно стоят на флотских штурмовиках вроде Скайрайдеров или Тандерчифов. Фрагментация у тел потом тоже нелицеприятная, с их-то скорострельностью. Я несколько раз видел такое, еще в самом начале. Было дико и странно видеть людей, которые словно зачем-то разделись вначале, а затем послушно залезли в гигантскую мясорубку. Вообще эти маленькие смертоносные кусочки металла, которые человечество изобретательно выдумывает уже который век, совершенствуются быстрее, чем кажется. И, как следствие, количество трупов растет. Их, наших, вообще не тех людей, которым просто не повезло. Примерно так же, как не везет этим бедным «хот-догам» сейчас внизу. Или нашим ребятам, которым не довелось пережить эту ночь.
Около двух ночи лагерь спецназа подвергся массированной атаке ВК. Превосходящие силы, минометы, советские легкие плавающие танки – их попросту смяли и вырезали. Случается и такое. Мы все тут давно привыкли к тому, что находим после. Это уже не трогает особо, почти никого не тошнит. Правда, когда война закончится, после этой работы можно будет смело идти в морг. И так день за днем, день за днем. Ревут в небе турбины, зеленое море джунглей хлещут плети сезонных дождей, раскаленное солнце выжигает легкие, а где-то далеко живут люди, которые ни малейшего понятия не имеют обо всем этом дерьме. Это жизнь, что поделать. Другой не будет. Вот и сегодня перед рассветом вновь нашлась работа для «Брайтлайта». Бывает, что там не находят ничего. Бывает, что гуки глумятся над трупами и те предстают в еще более неаппетитном виде, бывает, что трупы они уносят; а бывает, что высаживаться приходится под огнем. Они могут ждать нас или просто еще быть там. И вот тогда у нас появляется шанс немного уравнять ставки. Или пополнить статистику собой. Именно поэтому наши группы считаются «тяжелыми» - бойцы тащат на себе много чего, от ручных пулеметов и противопехотных мин до гранатометов и слезогонки. Работа может занять много времени, а мистер Чарльз может проявить нездоровое внимание к нам. Пока соберешь всех, пока подготовишь, пока пришлют борт, время идет быстро и работает всегда против нас. Но на этот случай у нас с собой всегда есть куча стволов, которых хватит Третью мировую развязать, так что мы не даем старику Чарли особенно наглеть. Нередко тела оказываются с сюрпризами, вроде мин-ловушек. Бесит, когда после таких дел собирать приходится их собирать. Хотя странно, что в голове с этой работой еще водятся эмоции более сложные, нежели желание потрахаться, жажда или голод. Впрочем, как я уже отмечал, бывает и более дерьмовая работа.
Идут дни, они складываются в недели и месяцы. Экипажи и бойцы считают их в ожидании окончания своего срока здесь. Не всем удается дойти до конца, факт. Бывает, что мы неделями сидим в какой-нибудь дыре, где кроме дрянного пойла и развлечений-то других нет, бывает, что сутками не вылезаем из рейдов и живем на амфетаминах. Не угадаешь, что будет завтра. Но каждый раз, когда приходится вылетать в предрассветные часы, все эта грязь отходит на второй план перед свиданием с утренним небом, чисто вымытым, словно после грозы. Это успокаивает. Можно скользить взглядом по красоте там, внизу, полностью отрешившись от окружающего мира. Что бы не происходило, эта психологическая подпитка всегда только на пользу. Если триста дней в году рыться в мертвечине, то какой-то триггер, переключающий мозги в другую сторону, просто необходим, иначе созреешь для восьмой статьи. Только всерьез, а не как дурачки, которые косят – после такого ты, фактически, получаешь волчий билет. Человек после Вьетнама вообще с трудом может найти работу, не говоря уже о своем месте в жизни, а уж загремев под списание вчистую по восьмой на нем можно ставить крест. Никто не захочет иметь дело с придурком, которого даже отсюда турнули, потому что он ебаный псих. Солдаты, впрочем, в массе своей и так заочно считают нас психами, потому что нормальный человек на такую работу добровольно не согласится никогда. Они во многом правы. Дни, недели, месяцы. Со временем начинает казаться, что у всех трупов одинаковые лица. Черные, белые, желтые, они делаются настолько похожими, что различия между ними в голове стираются. И у нас перед ними долг, крепкий долг – ведь они уже превратились в сухие цифры статистики, о них забыли все, кроме убитых горем родных, у кого они есть, но их еще нужно найти и доставить домой. Так и живем, сегодня они, а завтра ты.
Эта мысль начинает сменяться в голове следующей, когда боковое зрение отмечает нечто, выпадающее из привычной картины мира, бортстрелок с моего борта тоже что-то заметил. Но град снарядов уже барабанит по обшивке, прошивает вертолет и людей внутри, машина, теряя управление, начинает падать. Пилоты пытаются заглушить двигатели и залить их пеной, что бы не сгореть в воздухе и попробовать сесть на авторотации, тщетно. Машина дрожит, ее болтает в воздухе, уцелевшие люди в десантном отсеке вопят, а земля все ближе. «Харон-2 подбит, теряем высоту, мэйдэй!» Ледяной страх в центре груди не дает вздохнуть, сейчас можно и сердце высрать, а крики людей перестают напоминать человеческие. Широко распахнутые глаза жадно смотрят на летящий в лицо монолит дождевого леса, животное желание жить вот-вот заставит заорать, захлебываясь встречным потоком воздуха, забивающим крик назад в глотку, теряя последние остатки воли и железное, тяжелое осознание того, что это будет быстро. Не успеешь даже почувствовать.
Но все же, с высоты эта страна все равно куда красивее…